Сегодня у нас большой текст, разросшийся на целых три поста в нашем уюном канале, на смежную тему, которой обычно не то чтобы интересуются как преподаватели, так и студенты. Мы учим языки и преподаём их всю сознательную жизнь, поэтому нам кажется важным рассказывать не только о пути вперёд, но и о том, как не потерять то, чего вы уже достигли.
Как всегда, обозначим дисклеймер: тема языковой регрессии велика, обширна и мы, обсуждая её, непременно залезем в смежные области знаний, где экспертами не являемся. Но рассматривать только лингвистический аспект было бы очень скучно, так что заранее просим прощения у коллег за наши упрощения и бытовую прагматичность.
Итак, можно ли забыть иностранный язык? Конечно. Можно даже родной язык забыть, но есть нюансы. В целом, большая часть этого поста касается как родного, так и иностранного языков. С точки зрения того, кто забывает, разница в причинах и механизмах забывания не очень большая. Основное:
1. Язык забывается очень постепенно. Нельзя проснуться как-то утром и понять, что всё напрочь забылось (если у вас не было травмы головы, конечно). Основные стадии-маркеры: выпадение отдельных слов, использование калек с другого языка и неродных грамматических конструкций. Почти всегда на замену «выпадающим частям» приходят соответствующие языковые средства из иностранного языка. Исключение — если вы ни с кем не разговариваете и живёте на острове, без Интернета и книг, как Робинзон Крузо. В целом, забыть те слова, которыми вы ежедневно пользовались на протяжении всей жизни, сложно: очень уж они хорошо отпечатались в памяти. Но вот от их редких синонимов можно легко избавиться за пару лет, даже не заметив этого.
2. Язык забывается тем легче, чем меньше вам лет, и чем меньше времени вы его активно использовали. Ребёнок, усыновлённый иностранцами в возрасте до 12 лет, может забыть родной язык практически полностью. Взрослому это не грозит, но и новый язык он до нативного уровня вряд ли сможет освоить.
3. Для взрослых людей, полностью погрузившихся в иноязычную среду, можно выделить срок в пять лет: обычно после этого срока, в отсутствие контактов с родной языковой средой, появляются изменения, заметные невооружённым взглядом носителя. Это очень индивидуальная история и не нужно спешить прикладывать этот срок к себе: в реальности мы обычно не отрываемся от родного языка на сто процентов, а ситуации, возраст, навыки и бэкграунд у всех разные. Кто-то и через двадцать лет говорит на красивом и литературном, а кого-то через год соотечественники начинают хвалить: «Как хорошо ты выучил русский! Говоришь почти без ошибок! Ты его в школе учил, да?»
4. Вспоминать проще, чем учить. Восстановить язык, попав в среду, можно достаточно быстро (срок восстановления зависит от того, насколько долго и старательно вы его забывали).
Что может помочь нам не приобрести незапланированный акцент, не растерять языковые средства выразительности и ограничить взаимное влияние языков?
1. Языки, которыми вы владеете влияют друг на друга. Примем это за аксиому. Даже если мы всю жизнь проживём в России, изучая русскую филологию, как только мы начнём учить иностранный язык, он сразу примется влиять на наш русский. Это слабое влияние, незаметное со стороны, но оно вполне измеримо статистически. В другой языковой среде влияние может стать гораздо заметнее. Основное, что мы можем сделать, чтобы его уменьшить — разграничить языки. Одно дело это когда мы заимствуем слово из одного языка в другой: «буэнчик», «погулямос с друзьями» и т. д. Здесь слово ассимилируется, к нему добавляются русские суффиксы и окончания, оно становится для нас «слэнговым». Мы можем обойтись без него в разговоре с человеком, живущим за пределами двуязычного окружения, а слово остаётся скорее приколом, языковой игрой (впрочем, оно может и укорениться в речи). В ту же категорию можно отнести слова, которые не имеют прямого перевода или чей перевод не отражает всех смыслов оригинала (немецкое слово «termin» достойно использования в любом языке).
При этом, в любом языке есть слова из другой категории, имеющие простой и однозначный перевод. Вот тут уже становится важным не вводить в привычку их использование в одном и том же предложении с русскими словами. Проблема возникает когда мы общаемся в иммигрантской среде: мы понимаем, что наш собеседник знает ту же языковую пару, что и мы, а значит поймёт нас даже если мы всё смешаем в кучу. «Я с амигос иду праздновать кумплеаньос».
2. Наш мозг действует в полном соответствии с заветами Шерлока Холмса: он не хранит те знания, которые не используются. Чем меньше вам нужен язык для тех задач, которые вы решаете ежедневно, чем меньше вы его используете, тем быстрее вы будете его забывать. Именно поэтому легко забыть условный болгарский или вьетнамский и гораздо тяжелее английский: он просто будет постоянно попадаться вам на глаза и, однажды его выучив, вы будете постоянно встречать возможности практиковать его.
3. Эмоциональная связь с языком. Многие слышали про исследования, в которых сравнивалась скорость забывания немецкого языка евреями, переехавшими в тридцатые годы из Германии в США. Те, кто переехал до еврейских погромов, в более спокойные годы, говорили на немецком ещё очень долго, а те, кто переехал перед самой войной, забывали язык в разы быстрее. На скорость языковой регрессии (кстати, как и на скорость изучения), влияет наше отношение к языку и ассоциации, которые у нас с ним связаны. Эмоциональное ослабление связи с языком, отсутствие родственников, говорящих на нём, всё это позволяет забывать его быстрее.
4. Получение нового опыта. Какой-то опыт вы пережили на одном языке, но не переживали на другом. Где-то это был первый опыт, запомнившийся особенно ярко. Такие вещи мозг кладёт на особую полочку и слова, которые с ним связаны забываются позже.
Ещё раз повторим: всё это касается также и иностранных языков, включая испанский: чем лучше вы изолируете его использование от русского, чем больше ваша эмоциональная связь с ним и чем больше опыта вы переживаете на нём, тем быстрее ваши знания будут складываться в удобный инструмент под названием «я говорю и думаю на красивом испанском», и тем меньше вам будет хотеться перейти на русский или смешать языки.
В целом, описанные изменения нашего языка это следствие нашей огромной адаптивности: за сравнительно короткий срок мы можем подстроиться под любую языковую среду и выработать адекватный инструментарий у себя в мозгу. Это действительно классно. Для того, чтобы направить эту адаптивность в нужное нам русло, нужно просто помнить вот о чём: при изучении испанского языка, когда мы находимся в своей родной стране, мы заставляем себя читать и говорить по-испански, практиковать язык. Сначала это тяжело, потом становится проще. Мы делаем это для того, чтобы обмануть мозг и заставить его думать, что все эти странные слова и субхунтивы нам нужны для выживания. Та же логика действует и в обратную сторону: чтобы сохранить красивый разговорный русский в другой стране, нужно доказать мозгу, что весь этот языковой багаж полезный и выкинуть тут ничего нельзя. Если мы этого не сделаем, мы можем оказаться на дороге, ведущей назад: сначала нам легко и просто изъясняться на русском, а через год вдруг раз, и «tramite» нечем заменить.
Владимир Набоков, Лолита, послесловие:
Как всегда, обозначим дисклеймер: тема языковой регрессии велика, обширна и мы, обсуждая её, непременно залезем в смежные области знаний, где экспертами не являемся. Но рассматривать только лингвистический аспект было бы очень скучно, так что заранее просим прощения у коллег за наши упрощения и бытовую прагматичность.
Итак, можно ли забыть иностранный язык? Конечно. Можно даже родной язык забыть, но есть нюансы. В целом, большая часть этого поста касается как родного, так и иностранного языков. С точки зрения того, кто забывает, разница в причинах и механизмах забывания не очень большая. Основное:
1. Язык забывается очень постепенно. Нельзя проснуться как-то утром и понять, что всё напрочь забылось (если у вас не было травмы головы, конечно). Основные стадии-маркеры: выпадение отдельных слов, использование калек с другого языка и неродных грамматических конструкций. Почти всегда на замену «выпадающим частям» приходят соответствующие языковые средства из иностранного языка. Исключение — если вы ни с кем не разговариваете и живёте на острове, без Интернета и книг, как Робинзон Крузо. В целом, забыть те слова, которыми вы ежедневно пользовались на протяжении всей жизни, сложно: очень уж они хорошо отпечатались в памяти. Но вот от их редких синонимов можно легко избавиться за пару лет, даже не заметив этого.
2. Язык забывается тем легче, чем меньше вам лет, и чем меньше времени вы его активно использовали. Ребёнок, усыновлённый иностранцами в возрасте до 12 лет, может забыть родной язык практически полностью. Взрослому это не грозит, но и новый язык он до нативного уровня вряд ли сможет освоить.
3. Для взрослых людей, полностью погрузившихся в иноязычную среду, можно выделить срок в пять лет: обычно после этого срока, в отсутствие контактов с родной языковой средой, появляются изменения, заметные невооружённым взглядом носителя. Это очень индивидуальная история и не нужно спешить прикладывать этот срок к себе: в реальности мы обычно не отрываемся от родного языка на сто процентов, а ситуации, возраст, навыки и бэкграунд у всех разные. Кто-то и через двадцать лет говорит на красивом и литературном, а кого-то через год соотечественники начинают хвалить: «Как хорошо ты выучил русский! Говоришь почти без ошибок! Ты его в школе учил, да?»
4. Вспоминать проще, чем учить. Восстановить язык, попав в среду, можно достаточно быстро (срок восстановления зависит от того, насколько долго и старательно вы его забывали).
Что может помочь нам не приобрести незапланированный акцент, не растерять языковые средства выразительности и ограничить взаимное влияние языков?
1. Языки, которыми вы владеете влияют друг на друга. Примем это за аксиому. Даже если мы всю жизнь проживём в России, изучая русскую филологию, как только мы начнём учить иностранный язык, он сразу примется влиять на наш русский. Это слабое влияние, незаметное со стороны, но оно вполне измеримо статистически. В другой языковой среде влияние может стать гораздо заметнее. Основное, что мы можем сделать, чтобы его уменьшить — разграничить языки. Одно дело это когда мы заимствуем слово из одного языка в другой: «буэнчик», «погулямос с друзьями» и т. д. Здесь слово ассимилируется, к нему добавляются русские суффиксы и окончания, оно становится для нас «слэнговым». Мы можем обойтись без него в разговоре с человеком, живущим за пределами двуязычного окружения, а слово остаётся скорее приколом, языковой игрой (впрочем, оно может и укорениться в речи). В ту же категорию можно отнести слова, которые не имеют прямого перевода или чей перевод не отражает всех смыслов оригинала (немецкое слово «termin» достойно использования в любом языке).
При этом, в любом языке есть слова из другой категории, имеющие простой и однозначный перевод. Вот тут уже становится важным не вводить в привычку их использование в одном и том же предложении с русскими словами. Проблема возникает когда мы общаемся в иммигрантской среде: мы понимаем, что наш собеседник знает ту же языковую пару, что и мы, а значит поймёт нас даже если мы всё смешаем в кучу. «Я с амигос иду праздновать кумплеаньос».
2. Наш мозг действует в полном соответствии с заветами Шерлока Холмса: он не хранит те знания, которые не используются. Чем меньше вам нужен язык для тех задач, которые вы решаете ежедневно, чем меньше вы его используете, тем быстрее вы будете его забывать. Именно поэтому легко забыть условный болгарский или вьетнамский и гораздо тяжелее английский: он просто будет постоянно попадаться вам на глаза и, однажды его выучив, вы будете постоянно встречать возможности практиковать его.
3. Эмоциональная связь с языком. Многие слышали про исследования, в которых сравнивалась скорость забывания немецкого языка евреями, переехавшими в тридцатые годы из Германии в США. Те, кто переехал до еврейских погромов, в более спокойные годы, говорили на немецком ещё очень долго, а те, кто переехал перед самой войной, забывали язык в разы быстрее. На скорость языковой регрессии (кстати, как и на скорость изучения), влияет наше отношение к языку и ассоциации, которые у нас с ним связаны. Эмоциональное ослабление связи с языком, отсутствие родственников, говорящих на нём, всё это позволяет забывать его быстрее.
4. Получение нового опыта. Какой-то опыт вы пережили на одном языке, но не переживали на другом. Где-то это был первый опыт, запомнившийся особенно ярко. Такие вещи мозг кладёт на особую полочку и слова, которые с ним связаны забываются позже.
Ещё раз повторим: всё это касается также и иностранных языков, включая испанский: чем лучше вы изолируете его использование от русского, чем больше ваша эмоциональная связь с ним и чем больше опыта вы переживаете на нём, тем быстрее ваши знания будут складываться в удобный инструмент под названием «я говорю и думаю на красивом испанском», и тем меньше вам будет хотеться перейти на русский или смешать языки.
В целом, описанные изменения нашего языка это следствие нашей огромной адаптивности: за сравнительно короткий срок мы можем подстроиться под любую языковую среду и выработать адекватный инструментарий у себя в мозгу. Это действительно классно. Для того, чтобы направить эту адаптивность в нужное нам русло, нужно просто помнить вот о чём: при изучении испанского языка, когда мы находимся в своей родной стране, мы заставляем себя читать и говорить по-испански, практиковать язык. Сначала это тяжело, потом становится проще. Мы делаем это для того, чтобы обмануть мозг и заставить его думать, что все эти странные слова и субхунтивы нам нужны для выживания. Та же логика действует и в обратную сторону: чтобы сохранить красивый разговорный русский в другой стране, нужно доказать мозгу, что весь этот языковой багаж полезный и выкинуть тут ничего нельзя. Если мы этого не сделаем, мы можем оказаться на дороге, ведущей назад: сначала нам легко и просто изъясняться на русском, а через год вдруг раз, и «tramite» нечем заменить.
Владимир Набоков, Лолита, послесловие:
История этого перевода — история разочарования. Увы, тот «дивный русский язык», который, сдавалось мне, всё ждёт меня где-то, цветёт, как верная весна за наглухо запертыми воротами, от которых столько лет хранился у меня ключ, оказался несуществующим, и за воротами нет ничего, кроме обугленных пней и осенней безнадёжной дали, а ключ в руке скорее похож на отмычку.
